23.11.2024 | Новости
Борьба с организованной преступностью и “ворами в законе” была предметом гордости грузинских властей при президентстве Михаила Саакашвили. Обратной стороной этой борьбы стало драматическое увеличение числа заключенных и жесткие методы контроля тюрем, в том числе насилие и пытки. Новые власти провели широкую амнистию, и ситуация с правами осужденных стала налаживаться – но вместе с этим стало вновь усиливаться влияние криминальных авторитетов.
“Плохо, что нет хотя бы одного вора в зоне, больше порядка бы было”, – так, по словам Михаила, ему говорили охранники одной из тюрем в Грузии. Михаил провел в заключении около пяти лет, и он убежден, что “воровская система” – при которой влиятельные заключенные устанавливают порядки на зоне – никуда не исчезла.
Нынешние власти это отрицают, но о том, что происходит в стенах грузинских тюрем, даже на условиях анонимности говорят немногие. Правозащитники связывают это с опасениями заключенных “быть наказанными” представителями криминальной субкультуры. Для тех, кто покинул тюрьму, это может быть связано с травмой, если они подвергались там унижению.
Михаил тоже попросил не называть его настоящего имени – он объясняет это стремлением вернуться к нормальному быту и нежеланием предавать огласке связанную с заключением часть его жизни.
Грузия – один из лидеров в Европе по числу заключенных на сто тысяч человек, по этому показателю ее обгоняют лишь Турция и Россия. При этом сегодня в грузинских тюрьмах сидят вдвое меньше человек, чем десять лет назад.
К перенаселению тюрем привели реформы Михаила Саакашвили, среди прочего направленные на борьбу с влиянием криминальных боссов как на воле, так и за решеткой.
Авторитет “воров в законе” – лидеров преступного мира в странах бывшего Советского Союза – стал заметно усиливаться в Грузии после обретения независимости. На воле эти люди жили в роскошных особняках, а в тюрьмах пользовались привилегиями и могли планировать и координировать преступления прямо из камер.
В 2005 году понятие “вор в законе” впервые появилось в грузинском законодательстве, и за обладание таким статусом (без привязки к совершению конкретных преступлений) можно было было получить от пяти до 10 лет. Аналогичные грузинскому законы впоследствие приняли в России и на Украине.
Большая часть верхушки преступной иерархии тогда эмигрировала из страны. Те, кто остался и попадал за решетку, отправлялись в отдельное учреждение и лишались привилегий и власти над другими осужденными. Контроль по большей части перешел к администрации тюрем.
“Сейчас они [воры в законе] сидят в подвалах, сами чистят свои камеры. Где это возможно, чтобы вор в законе в руки половую тряпку брал? Но у нас берут, еще как”, – хвастался в интервью тогдашний президент Михаил Саакашвили.
Но уже через два года он назовет происходящее в грузинских тюрьмах “системным поражением”, и оно станет одним из решающих факторов в проигрыше его партии на выборах и смене власти в 2012 году.
Распространенные незадолго до выборов кадры издевательств и пыток заключенных произвели эффект разорвавшейся бомбы в грузинском обществе и подтвердили то, о чем много лет говорили правозащитники.
Одним из первых шагов победившей партии “Грузинская мечта” во главе с миллиардером Бидзиной Иванишвили стала массовая амнистия заключенных.
Начались реформы законодательства и самих пенитенциарных учреждений. Вырос бюджет на здравоохранение заключенных, была обновлена инфраструктура, некоторые тюрьмы закрыли из-за плохих условий содержания.
В результате “гуманизации пенитенциарной системы” радикально изменилось обращение с заключенными со стороны персонала и администрации тюрем, говорят правозащитники. Пытки или жестокое обращение сегодня, скорее, единичные случаи.
Но жесткий контроль со стороны администрации постепенно ослаб, а влияние неформальных лидеров среди заключенных – так называемых “смотрящих” – стало расти.
В ежегодном отчете за 2020 год Народный защитник Грузии (омбудсмен по правам человека) Нина Ломджария назвала “неформальное управление” главной проблемой пенитенциарной системы страны.
Администрация учреждений не только не препятствует этой практике, но и сама делегирует свои полномочия неформальным лидером, говорится в отчете. Взамен она получает видимость порядка и молчание заключенных о проблемах.
В докладе отмечается, что некоторые осужденные жаловались на угрозы, побои и вымогательства, но серьезных расследований этих случаев почти не проводилось.
“Это кажущийся порядок, потому что “управление” смотрящих в конечном итоге основывается на насильственных методах. “Смотрящий” не может применить дисциплинарную ответственность, он применяет неформальные методы наказания”, – говорит Би-би-си заместитель Народного защитника Георгий Бурджанадзе.
Но при этом авторитет у “смотрящих” зачастую все же не тот: к ворам в законе, говорит Михаил, прислушивались больше, и неписанные правила соблюдались строже. “Система и структура была более четкой и ясной для всех”, – объясняет он недовольство охранников.
Предварительное заключение Михаил отбывал в Глданской тюрьме – той, которая до смены власти в 2012 году печально прославилась кадрами издевательств над заключенными.
“Там тебе объясняют, что и как. Например, о чем можно говорить, а о чем нельзя – с баландерами, то есть теми, кто еду разносит. С ними можно поговорить, даже пошутить, но не по-панибратски. В Глдани до них даже не дотрагиваются”, – рассказывает он.
Отбывать срок его отправили в Ксани – тюрьму недалеко от Тбилиси, имеющую статус пенитенциарного учреждения полуоткрытого и закрытого типа. Именно в учреждениях полуоткрытого типа, где заключенные могут свободно передвигаться по территории (их в Грузии называют зонами), наиболее заметно “неформальное управление”, говорят правозащитники.
К примеру то, в какую камеру попадет осужденный, а также вопросы перевода в другие камеры, в Ксани решают именно влиятельные заключенные, а не администрация, говорит Михаил. При этом у “смотрящих” тоже есть своя иерархия.
“Фактически в каждой камере есть один заключенный, который потом отвечает перед “смотрящими”, – блатной, который имеет какой-то вес. Такие заключенные и решают конфликты сокамерников”.
За “проступки” – нарушение неписанных правил – наказывают, но, как правило, без тяжелых побоев. “Пару затрещин может дадут. Сильно избивают, если на воровстве поймают, – объясняет Михаил. – Как мне один сказал, который на будущего вора [в законе] тянул: “Тюрьма и зона – это та же самая жизнь, только здесь воровать нельзя”.
В тюрьме Михаил попал в разряд “порядочных”, или “работяг”, – это самая многочисленная категория заключенных, которые не принадлежали к преступному миру до лишения свободы.
Самая низшая каста – например, отбывающие срок за преступления сексуального характера в отношении несовершеннолетних и гомосексуалы – как правило, оказываются в так называемом “курятнике” – аналог “петушатников” в советских и российских тюрьмах.
С такими заключенными полагается держать дистанцию, говорит Михаил: “С руки в руку у них брать ничего нельзя. Они ходят в общую баню, но только после остальных и закрытия камер”.
Описание неформальной иерархии Ксанской тюрьмы содержится и в отчете Комитета по предупреждению пыток Совета Европы, опубликованном по итогам визита его представителей в 2018 году. Многие заключенные воздерживались или даже явно боялись разговоров с делегацией, отмечается в докладе, но некоторые все же признали наличие “смотрящих” в тюрьме.
Представителям Комитета также бросились в глаза разные условия содержания в камерах: некоторые были своего рода роскошными – с качественной мебелью, картинами, большим аквариумом и телевизором.
Сотрудники тюрьмы объяснили это тем, что осужденным разрешается улучшать условия содержания на собственные средства.
Очевидной проблемой Ксани представители делегации назвали насилие между заключенными – у некоторых были зафиксированы характерные травмы. 17 заключенных попросили перевода в другую тюрьму – закрытого типа (более строгого режима) – для своей же безопасности.
“Руководство тюрьмы № 15 (в Ксани – Би-би-си) признало, что вынуждено разделять часть ответственности за порядок и безопасность с влиятельными заключенными (“смотрящими”), тем самым подвергая риску насилия и запугивания более слабых заключенных, – говорится в отчете. – Излишне говорить, что это совершенно неприемлемо. Возрождение этого феномена в тюрьме № 15 – тревожный знак, и требуется приложить серьезные усилия для того, чтобы он не распространился по всей тюремной системе”.
Но правозащитники говорят, что Ксанская тюрьма – не исключение. Проведенное организацией “Инициатива по реабилитации уязвимых групп” и региональным бюро организации “Международная тюремная реформа” (PRI) исследование показало, что почти во всех пенитенциарных учреждениях Грузии есть неформальная иерархия среди заключенных. Впрочем, степень влияния криминальной субкультуры на разные учреждения разная, и доклад не охватывал женские тюрьмы.
Одна из причин, способствующих “неформальному управлению” в грузинских тюрьмах, – крупные учреждения и, как следствие, нехватка персонала, говорит Тато Келбакиани, один из авторов исследования. По данным Совета Европы, Грузия занимает второе место в Европе после Турции по числу заключенных на одного сотрудника учреждения.
Есть и субъективные факторы, поощряющие криминальную субкультуру в тюрьмах, говорит Келбакиани: плазменный телевизор или аквариум в камере невозможно получить без пособничества администрации.
“Как вы себе представляете борьбу с [криминальной] субкультурой, когда заключенные видят, что некоторым все разрешается? – говорит он. – Они уже не чувствуют себя защищенными со стороны администрации. В этих условиях большинство заключенных вынуждены тоже играть в этом определенную роль, даже если у них нет к этому желания, потому что речь идет уже об их личной безопасности и комфорте”.
Грузинские власти категорически отрицают существование проблемы.
“Там, где была цитадель пыток, мы разбили сад”, – так в январе прошлого года ответила на один из отчетов Народного защитника о ситуации в тюрьмах тогдашний министр юстиции Тея Цулукиани.
В тюрьмах же представители Народного защитника, по их словам, подвергались оскорблениям и угрозам со стороны нескольких заключенных – при попустительстве администрации.
Сама омбудсмен позднее заявила, что таким образом администрация и “смотрящие” пытаются помешать независимому мониторингу учреждений и общению правозащитников с заключенными. По словам ее заместителя Георгия Бурджанадзе, из-за угрозы безопасности сотрудников с января представители Народного защитника посещают тюрьмы только по обращению заключенных, а не в рамках “проактивных” проверок.
В Специальной пенитенциарной службе, отвечающей за функционирование тюрем, уверяют, что руководство учреждений не только не препятствует, но и всячески способствует внешнему мониторингу. В качестве подтверждения в ведомстве указали на то, что представители омбудсмена посещали тюрьмы даже в пандемию, несмотря на ограничения.
“Разговоры о каком-либо влиянии криминальных авторитетов в пенитенциарной системе – это ложь, и распространение такой информации служит только одному – введению общества в заблуждение”, – говорится в январском ответе службы на доклад Народного защитника.
В ведомстве также заявили, что у руководства нет “никаких рычагов влияния на отношение заключенных к омбудсмену или другой институции”, а все причастные к криминальной субкультуре осужденные были изолированы от других и, как правило, находятся в одиночных камерах. Би-би-си направила свои вопросы службе, но пока не получила ответа.
Правозащитники уверены, что многие случаи насилия или другого нарушения прав заключенных не фиксируются, потому что они боятся жаловаться – это не одобряется неписаными правилами.
В подтверждение омбудсмен приводит тюремную статистику: из 1384 полученных жалоб только 57 пришли из учреждений полуоткрытого типа – хотя на них приходится около половины всех заключенных Грузии. Раньше осужденные опасались администрации, сейчас же все еще сложнее, говорит Георгий Тугуши, эксперт по правам человека, работавший Народным защитником при Михаиле Саакашвили.
“Жалоб от заключенных сейчас практически не поступает, потому что страх перед другими заключенными гораздо сильнее [чем перед администрацией]”, – отмечает он.
Выстроенная нынешними властями система работает на то, чтобы жалобы не выходили за стены тюрем, считает Тугуши, и теперь справиться с “неформальным управлением” будет сложно даже при наличии политической воли.
“Иерархии в определенной степени могут существовать во всех пенитенциарных системах, но, когда ты доходишь до того, что Народный защитник не может осуществлять свой мандат внутри государственного института, его сотрудникам угрожают и не дают свободно говорить с заключенными, легко понять, с каким уровнем проблемы мы имеем дело”, – говорит Георгий Тугуши.
Один из авторов исследования о состоянии тюрем Тато Келбакиани говорит, что эта проблема не ограничивается тюрьмами: “Эта субкультура исторически зародилась в недрах тюрем и только потом уже распространилась за ее пределами. […] Это не изолированный, и не может быть изолированным от всего общества процессом”.
Самое тревожное, по его словам, то, что власти не хотят признавать проблему. “Мы ходим по заколдованному кругу. У нас есть “традиционный” опыт, когда тюрьмы управляются при помощи криминальных групп, и опыт жесткого контроля со стороны администрации, зачастую репрессивными методами. Ни один из них неприемлем, – говорит Келбакиани. – Нужен третий путь: вести борьбу с организованной преступностью так, чтобы не было нарушений прав человека и при этом у них [криминальных авторитетов] не было возможности осуществлять свое влияние. Такой путь власти, к сожалению, так и не нашли”.
Бывший заключенный Михаил уверен, что искоренить систему “неформального управления” в сегодняшней Грузии не получится, пока не наступят более глубокие социальные перемены.
Так, в благополучной стране с низким уровнем коррупции и работающими государственными институтами надобность в криминальной субкультуре исчезнет сама по себе, рассуждает он.
“Криминальная субкультура у нас существует и на свободе. Вынес квартиру или украл слиток золота – делишься с криминалами, и они тебя прикроют. Тем самым ты вносишь свой вклад в эту криминальную систему, – говорит Михаил. – В благополучной стране, [где] я работаю или получаю социальную помощь, никто из криминалов не скажет мне делиться”.
Материал Нина Ахметели/BBC Русская служба
