12.11.2024 | Новости
Революция Роз 2003 года в Грузии, несмотря на разные политические оценки, оставила после себя наследие в виде отделившихся от ЕНД различных движений, обеспечив большое количество достойных альтернатив на последних парламентских выборах. В соседней Армении в результате революции 2018 года власть сменилась, оставив понятие “бывших” и нынешних властей. Об особенностях армянского и грузинского политического плюрализма Jnews поговорил с доктором политических наук, заместителем директора Института Кавказа в Ереване Сергеем Минасяном.
– После Революции роз в Грузии, из пришедшей к власти партии ЕНД родилось много других партий, которые создали члены, с чем-то несогласные с курсом партии. Последние выборы показали, что в Грузии есть достаточно широкий спектр оппозиционных партий разного толка. В Армении же, как мы видим, революция установила, если можно так сказать, двуполярную политическую систему, ограничив политический спектр лишь “бывшими” и “новыми”. Почему так произошло?
– То, что в Грузии из партии Саакашвили отделились несколько других оппозиционных сил, главная причина этого в том, что партия Саакашвили потерпела поражение во время выборов в 2012 году, и после этого не имела возможности прийти к власти. В целом, партии, которые были во власти и переходят в оппозицию, склонны зачастую к дроблению – там и проблема борьбы за уже ограниченные части ресурсов – материальных, финансовых, людских и так далее – и различия в подходах. Партии, которые проиграли выборы или партии, которые находятся в оппозиции, внутри них партийная дисциплина все-таки ниже, чем у партий, которые находятся во власти. В Армении это не так. Партия Пашиняна “Гражданский договор” с 2018 года находится во власти и с тех пор она все выборы выигрывала. Соответственно, понятно, что в этом плане, за исключением нескольких отдельных политических деятелей, она остается во власти и не разделяется. Это раз.
Во-вторых, в армянском политическом поле существует старая оппозиция. Это две политические силы, за которыми, условно говоря, два бывших президента – Серж Саргсян и Роберт Кочарян. И некоторое количество других оппозиционных сил. Но самое главное отличие в том, что партия Саакашвили, которая пришла к власти в результате революции, потерпела поражение в 2012 году. А в Армении нет. Поэтому это отличие и заметно.
– Если говорить о политическом спектре в Армении, Вы упомянули, что есть не две силы, а больше. Можете проанализировать, какие сейчас есть действующие партии, силы, направления?
В принципе, можно сказать, что адекватные оппозиционные партии в парламенте, обе из них. Одна кочаряновская, другая саркисяновская. В кочаряновской довольно сильные позиции партии Дашнакцутюн. В партии Сержа большинство формируют активисты, связанные с бывшей Республиканской партией.
– В политическом сознании, возможно, и населения Армении, и со стороны других стран, Кочарян и Саргсян воспринимаются как единая политическая сила. Но в итоге мы получаем, что это не так. Как можно охарактеризовать различия в их повестке, в направлениях? Чем они вообще отличаются? Могут ли они действительно представлять две разные силы в политическом спектре?
– Когда дело касается каких-то глобальных для них вопросов, а именно объединиться против правящей партии, то они демонстрировали возможность к объединению. Или бойкотировать какие-то политические парламентские инициативы партии в Национальном собрании Армении. В таких случаях они объединяются.
Но опять-таки возвращаясь к тому, что я сказал, так как возможность получения ресурсов в оппозиционном поле меньше, то очень часто и борьба оппозиционных сил между собой зачастую может быть более острой, чем их борьба с правящей партией. Соответственно, тут есть вопрос личностного роста, партийной борьбы, политической борьбы между ними.
Это проявляется в различных моментах, что мы и видели, например, в ходе политических действий, которые начались весной этого года, архиепископа Галастаняна. Мы видели, что на каком-то этапе подходы сторонников Кочаряна и сторонников Саргсяна несколько разделялись, потому что там, опять-таки, речь была о том, что политические силы иногда больше заинтересованы в том, чтобы не допустить увеличения возможностей и влияния конкурирующей оппозиционной силы, чем вместе объединяться против властей.
То, что из партии Пашиняна не родилось новых других партий, вызвано, по вашим словам, тем, что они еще не проиграли, они все еще остаются у власти. Но несмотря на это, были периоды, когда политика власти подвергалась критике, нападкам, когда внутри партии были противоречия. Почему это не вызвало раскол?
Потому что правящая партия себя чувствует сильно и уверенно, и эта самая правящая партия чувствует за собой поддержку государственного чиновничьего и силового аппарата. Соответственно, это не значит, что завтра кто-то проснется, начнет движение, и правящая партия должна распасться.
Правящие партии могут распасться, как это случилось с коалицией Республиканской партии Армении и ее сторонниками по коалиции в 2018 году, куда входили и Дашнаки, и партия Гагика Царукяна и так далее, когда они чувствуют, что оппозиционная сила, она настолько сильна, что она может прийти к власти. Поэтому некоторые пытаются, как говорится, побыстрее оставить тонущий корабль, как это случилось в 2018 году. В случае с “Гражданским договором” это не так. Ситуация для них в целом достаточно благоприятна, она была благоприятна и весной, она более благоприятна и сейчас. Соответственно, если не будет каких-то глобальных внешних или внутренних форс-мажоров, то партия имеет очень высокие шансы не только дождаться очередных парламентских выборов 2026 года, но имеет достаточно неплохие шансы, исходя из нынешних позиций, для победы и в следующих выборах также.
– Если подводить итог, можно ли в целом говорить о политическом плюрализме, существующем на данный момент в Армении? Существует ли он? Если нет, то есть ли к этому потенциал? Если да, то помимо властей, “старых властей” (Кочарян и Саргсян), есть ли какие-то еще силы? Кто представляет этот плюрализм?
– Армения, согласно политологическим оценкам, является классической гибридной демократией или страной с полуторапартийной системой, какой, впрочем, является и Грузия, и Молдова, и до войны 2022 года была и Украина. В этой ситуации есть правящая партия, которая пользуется поддержкой государственного бюрократического ресурса, и есть большое количество оппозиционных сил, которые пользуются в целом достаточно высоким уровнем плюрализма, свободы мнения и всего такого, но они не могут прийти к власти (за некоторыми исключениями, которые приводят к смене власти, как это было в 2012 году).
Соответственно, общество в целом свободное, политические права соблюдаются, но прийти к власти в так называемых гибридных системах очень сложно. И надо отметить, что Армения и Грузия в этом плане не являются исключениями. Гибридные или полуторапартийные системы очень широко распространены, были во многих странах мира, начиная от Италии, Японии, Мексики и так далее. Это определенный период развития политической системы в гибридных демократиях.
– Если вернуться к Грузии, несмотря на формальное наличие большего количества партий на политической арене, можно ли в случае Грузии говорить о плюрализме и наличии альтернатив помимо правящей партии и, скажем так, наследия Саакашвили?
– Я понимаю, что в Грузии в предвыборный и поствыборный период очень много политизированных и острых оценок. Но есть и самооценки международных рейтинговых организаций, в том числе занимающихся правами и свободами.
Грузия была и остается одним из передовых на постсоветском пространстве стран в сфере развития демократии. Она является неконсолидированной, но гибридной демократией с достаточно высокими оценками. С другой стороны, я думаю, многим также очевидно, что та критика, которая проявляется, она связана не столько с процедурами внутри Грузии, сколько с оценками возможного иного геополитического позиционирования грузинских партий, как это воспринимается некоторыми внутри Грузии или вне Грузии, на Западе.
