Группа людей в Грузии задалась целью раскрыть предполагаемую десятилетнюю практику, при которой врачи продавали младенцев, ложно объявляя их мертвыми. Но власти по-прежнему хранят молчание, что приводит к разочарованию тысяч грузин, не уверенных ни в судьбе своих детей, ни в собственном происхождении.

Нини Мохевишвили прожила скромное детство в своем родном городе Рустави, однако ее жизнь перевернулась с ног на голову девять лет назад, когда мать Нана рассказала Нини, что она не только не является ее биологической матерью, но и что ее купили новорожденной.

Нана объяснила своей дочери, что сделке способствовал Александр Баравкови, акушер-гинеколог, 27 лет назад. В то время Баравкови был генеральным директором Руставского родильного дома. Ей сказали, что пятеро детей находятся “на усыновлении” в больнице, но она решила не брать никого из них с собой домой.

По ее словам, Баравкови вместо этого предложил ей шанс усыновить другого ребенка: девочку российско–грузинского происхождения, которая, по его словам, родилась в доме ее семьи.

Больше она почти ничего не знает; биологические родители Нини якобы “отказались от нее”, и у нее был биологический брат.

Мохевилишвили говорит, что ее семья встретилась с Баравкови на Руставском шоссе однажды утром в 10:00 и заплатила ему 1000 долларов. Доктор вернулся 16 часов спустя, глубокой ночью.

Изобилующий нестыковками, этот пересказ вызвал больше вопросов, чем ответов, у Нини, которая сомневается, что она вообще родилась в Рустави. Однако это откровение поставило ее на тропу борьбы, чтобы раскрыть свое истинное происхождение.

У Нини не было никаких документов, указывающих на то, откуда она родом, поскольку она была зарегистрирована как биологический ребенок своего приемного родителя. У нее было мало зацепок – даже тест ДНК выявил только одного дальнего родственника.

“Я [сначала] думала, что моя биологическая мать во мне не нуждалась и продала меня, но со временем я начала сомневаться в этом”, – рассказывает Нини OC Media. “Я слышала истории о том, как врачи продавали детей, и я начала искать [свою биологическую семью]”.

В конце концов, у нее не осталось другого выбора, кроме как обратиться к самому доктору Баравкови. Сначала она попыталась получить ответы через Facebook, а затем дважды ходила к нему в клинику – в 2020 и 2022 годах.

По ее словам, оба раза Баравкови встретил ее насмешками.

“Ты знаешь, сколько таких, как ты, ищут свои семьи?”, – процитировала она его слова. “А теперь спросите меня, сказал ли я вашим [приемным] родителям правду”.

Журналисты несколько раз обращались к Баравкови по поводу его предполагаемой причастности к торговле новорожденными. В прошлом году он отказался комментировать выдвинутые против него обвинения в интервью телеканалу “Пирвели”, отметив, что он “возможно, в шутку сказал”, что торговля новорожденными была обычным делом в 1990-х годах. Он также отрицал, что был знаком с Нини Мохевишвили.

В 2015 году Баравкови оказался в центре расследования Министерства финансов по факту торговли новорожденными. Он и еще восемь человек были помещены под стражу до суда.

“Подозреваемые предлагали беременным женщинам, которые приходили в родильный дом, деньги за то, чтобы они отказались от своих новорожденных детей”, – говорилось в тогдашнем отчете министерства.

В открытом доступе имеется мало информации о деле Баравкови. В ответ на запрос о подробностях приговора Баравкови Тбилисский городской суд отказался предоставить материалы его дела без его согласия. В прокуратуре рассказали OC media, что все девять были осуждены, хотя, очевидно, Баравкови с тех пор был освобожден.

OC Media попыталась связаться с Баравкови для комментариев, но он повесил трубку, когда его спросили об этом деле.

“Они ничего мне не дали, даже свидетельства о рождении или смерти”

В то время как одни ищут своих биологических родителей, другие сомневаются, сказали ли им правду о смерти их детей.

Кети Ачхарашвили было 20 лет, когда родился ее первенец – на два месяца раньше срока.

“Я родила мальчика в Тбилиси 9 декабря 1994 года, преждевременно. Когда родился ребенок весом 2 килограмма, я услышала его крик, и в течение следующих шести дней, пока ребенок был в инкубаторе, я каждый день поднималась наверх, чтобы навестить его и дать ему молока”, – рассказывает она OC Media.

В то время она получала противоречивые сообщения от врачей и медсестер. Некоторые говорили, что у ее ребенка шансы выжить 50/50, учитывая преждевременные роды, в то время как другие заверяли ее, что с ним все будет в порядке.

Она вспомнила, как медсестра задавала ей “странные вопросы” на следующий день после его рождения.

“Она попросила меня предоставить очень подробную информацию о моей истории болезни, истории болезни моего мужа и членов нашей семьи; употреблял ли мой муж алкоголь или наркотики во время зачатия; есть ли у нас в семье генетические заболевания — диабет, шизофрения, психические заболевания и так далее”.

После этого разговора ни один из врачей не сообщал ей никаких новостей о здоровье ее ребенка, и она продолжала кормить его в отделении интенсивной терапии новорожденных больницы.

Все казалось прекрасным, пока персонал больницы не попросил ее вызвать специального педиатра из другой клиники для осмотра ее сына, который сообщил, что его состояние было “критическим”.

“В тот же день, как обычно, я поднялась наверх, чтобы дать молоко своему сыну, и столкнулась с очень странной сценой: инкубатор, в который мой сын был помещен все эти дни, был пуст. Но на столе лежал живой ребенок”.

“Я не видела его лица, но слышала его голос”, – вспоминала она. “В этот момент они [медсестра и врач] накрыли ребенка каким-то одеялом, и меня быстро выгнали из комнаты”.

Она больше никогда не видела своего сына; в больнице ей сказали, что он скончался в тот же день. Ей так и не удалось увидеть его тело или даже назвать его по имени.

Муж Ачхарашвили отправился в больницу и потребовал, чтобы останки его сына были переданы для захоронения. Тем не менее, медсестры заверили его, что “не стоит беспокоиться об этом” и что они “со всем разберутся”.

Кети не подозревала, что ее сын, возможно, все еще жив, до тех пор, пока она не забеременела вторым ребенком. Во время консультации у гинеколога у нее попросили свидетельство о смерти ее первого сына.

“Они ничего мне не дали, даже свидетельства о рождении или смерти. Но они не возвращали мне паспорт почти месяц”, – сказала Ачхарашвили.

“Несколько раз в неделю мы с родственниками ходили за моим паспортом, но под какими-то глупыми отговорками они тянули время, пока мой муж не пригрозил вызвать полицию”.

Ачхарашвили считает, что больнице, вероятно, понадобился ее паспорт, чтобы оформить документы на ее сына, но тогда она не совсем понимала, что происходит.

Позже Ачхарашвили обнаружила, что рождение ее ребенка было зарегистрировано под ее девичьей фамилией, а в свидетельстве о его смерти была указана фамилия ее мужа.

“Возможно, они сделали совершенно другой документ для [моего сына] после того, как было подписано свидетельство о смерти, и теперь у него совершенно другие данные. Возможно, дата его рождения была изменена, потому что он был недоношенным и должен был родиться в феврале”.

“Я ищу…”

Со временем Ачхарашвили и Мохевишвили обнаружили, что они не одиноки в поисках своих родственников; обе женщины наткнулись на “Ведзеб” (“Я ищу…”) в Facebook —  группе, созданной специально для оказания помощи грузинам, которые считают, что они стали жертвами торговли новорожденными, будь то родители или дети — чтобы найти и воссоединиться со своими пропавшими родственниками.

“Ведзеб” – детище Тамуны Мусеридзе и Ии Квелашвили, женщин, разыскивающих пропавших членов семьи. Мусеридзе была удочерена новорожденной и разлучена со своей родной семьей, в то время как Квелашвили искала сестру, которую, по ее мнению, продали после ее рождения.

Несмотря на то, что группе “Ведзеб” на Facebook чуть больше года, она быстро набрала большое количество подписчиков и сейчас насчитывает более 200 000 участников. Каждый день по крайней мере один человек делится своей историей, подробно рассказывая о том, где они рожали.

Они надеются, что их дети, которые считались погибшими, в конце концов наткнутся на эти посты.

Среди историй, которыми делятся в группе, можно найти много общего. Некоторые женщины обнаружили несоответствия в документах, подтверждающих предполагаемую смерть их детей. Многие женщины вспоминали, что им также не разрешали увидеть тела их умерших детей.

Сегодня проект “Ведзеб”, лидером которого является 37-летняя Мусеридзе, утверждает, что помогла воссоединить 500 человек с пропавшими родственниками – крошечная капля в море, поскольку создатели считают, что общее число новорожденных, которые, возможно, были похищены и проданы врачами и медсестрами в период с 1950 по 2005 год, составляет более 100 000.

“С 1993 года детей вывозят за пределы Грузии. До сих пор мы думали, что детей перевозили только в Америку и Канаду, но оказалось, что детей также перевозили в Грецию, Израиль, Кипр, Россию и Украину”, – рассказала Мусеридзе OC Media.

“Это была стандартная схема”, – пояснила Мусеридзе. “Примерно на третий день [после родов] всем [родителям] говорили, что ребенок внезапно умер”.

Мусеридзе утверждает, что медицинский персонал родильных домов обычно говорил родителям, что их новорожденный умер из-за проблем с дыханием или что медсестры уронили ребенка.

“Были случаи, когда [в больнице] говорили, что в детской комнате горела дровяная печь и ребенок задохнулся от дыма”, – сказала она.

В ходе собственного расследования “Ведзеб” обнаружила, что многие родильные дома, которые предлагали хоронить мертвых новорожденных, даже не имели собственных кладбищ.

Мусеридзе также утверждает, что врачи и медсестры, причастные к похищению новорожденных, снимали квартиры, чтобы облегчить торговлю людьми по всей стране. Детей перевозили в эти квартиры, и за ними присматривали няни до тех пор, пока не появлялись “потенциальные покупатели”, чтобы забрать их.

По ее словам, новорожденные продавались по разным ценам в зависимости от их пола и места рождения; мальчики из Тбилиси стоили дороже, чем те, кто родился в регионах.

“[В прошлом веке] в Тбилиси “цена” за девочку составляла $1000, за мальчика – $1500″, – говорит Мусеридзе. “В регионах [было по-другому]; для девочек цена составляла $500, в то время как для мальчиков – $1000”.

Мусеридзе приводит один случай, когда дедушка искал своего внука, который был объявлен мертвым.

“Он рассказал нам, что через год после “смерти” ребенка умерла их мать, и они решили [похоронить их в одной могиле]”, – вспоминает Мусеридзе. “Они решили открыть гниющий гроб и положить ребенка в новый, но когда они открыли гроб, то обнаружили в нем куриные ножки”.

Собирая пожертвования и ища спонсорскую поддержку, “Ведзеб” помогает матерям и людям, ищущим своих биологических родителей, получить тесты ДНК, хранящиеся в базе данных в Соединенных Штатах. Организация надеется, что чем больше образцов ДНК они соберут, тем больше вероятность того, что они найдут совпадения среди тех, кто пытается найти членов своей семьи.

Безнадежное расследование?

Поскольку “Ведзеб” переполнен историями людей, которые утверждают, что потеряли членов семьи в результате торговли людьми, многие задаются вопросом, почему власти не предпринимают больше усилий для расследования.

Помимо расследования Министерством финансов предполагаемой причастности Баравкови к торговле людьми, власти расследовали торговлю новорожденными в 2003 году — кстати, в том же году в Грузии была введена уголовная ответственность за торговлю людьми — хотя публичной информации о расследовании мало.

Грузия приняла специальный закон о борьбе с торговлей людьми только в 2006 году.

До этого торговля людьми классифицировалась как “менее серьезное преступление”, говорит Бека Такаландзе, юрист Ассоциации молодых юристов Грузии.

“[Торговля людьми] каралась тюремным заключением сроком до пяти лет. При отягчающих обстоятельствах — если деяние привело к каким—либо серьезным последствиям, таким как смерть несовершеннолетнего, —  преступление каралось тюремным заключением на срок более десяти лет”, – рассказывает Такаландзе OC Media.

Такаландзе полагает, что приближающиеся сроки давности делают практически невозможным расследование обвинений в адрес лиц, которые предположительно были причастны к торговле людьми.

“Согласно сегодняшнему законодательству, такое преступление имеет 30-летний срок давности”, – говорит Такаландзе.

Существует мало публичной информации о расследовании 2003 года или о деле Александра Баравкови 2015 года; однако Мусеридзе из “Ведзеб” заявила, что Министерство внутренних дел расследует еще несколько дел.

Министерство подтвердило OC Media, что оно начало еще одно расследование в сентябре 2022 г. Тамуна Мусеридзе из “Ведзеб” считает, что власти, возможно, нашли новые дела, подлежащие уголовному преследованию.

“Поскольку мы нашли дела, по которым срок давности еще не истек, вероятно, именно поэтому следствие заинтересовалось этим вопросом”, – сказала она.